Карпин — РБК: «Зарплаты футболистов в России завышены минимум на 50%»
Валерий Карпин — главный тренер сборной России с 2021 года. В июне он также возглавил московское «Динамо». Карпин является одним из самых известных российских футболистов и тренеров. Как игрок, он выигрывал чемпионаты и кубки страны, провел более 400 матчей в испанской Ла Лиге и 72 матча за национальную сборную. Но этим опыт Карпина не исчерпывается: он вел строительный бизнес в Испании, исполнял обязанности президента спортивного клуба в Виго, работал главным редактором футбольных трансляций на телевидении, занимал пост гендиректора столичного «Спартака», где также был главным тренером. Почему российские футболисты перестали добиваться успехов в Европе — Можно ли на сегодняшний день быть успешным тренером, не разбираясь в бизнесе? — Да, конечно. Примеров много. — Вы не смотрите на футболиста с точки зрения бизнеса? — Думаю, что это не так работает. Если клуб ориентирован на бизнес, то тренеру говорят: «Ок, мы не берем игроков за €20 млн или за €100 млн, потому что мы не можем себе этого позволить. У нас задача такая: купить игрока подешевле, чтобы затем его развить и подготовить к последующей продаже». Хорошо, такая задача ставится тренеру. Даже не задача, а такой посыл тренеру идет. И тренер, соответственно, тогда уже под эту задачу смотрит игрока, который, возможно, может вырасти в цене. Но это все зависит от изначальной стратегии клуба. Что хочет клуб: продавать игроков либо бороться за чемпионство, за какие-то высокие места? — У вас была команда, в которой вы боролись за чемпионство, — «Спартак», и была команда, которая была рассчитана больше на бизнес-историю — «Ростов». Можно ли в России миксовать подход, как делают те же португальские суперклубы? — Кто-то может. Есть клубы, которые могут себе позволить траты. Если мы говорим про португальский футбол, это «Порту», «Бенфика», «Спортинг». Они могут и добиваться титулов, и в то же время продавать игроков. На внутреннем рынке добиваться титулов и на внешнем рынке продавать. В России в данный момент, наверное, это сложно. — Потому что рынок у нас такой или мы не пытаемся так работать? — Нет, конкретно сейчас рынок такой. Последние три года футболистам, играющим в РПЛ, сложно поднять свою стоимость на европейском рынке, потому что мы не участвуем в европейских соревнованиях. Поэтому данных, чтобы приобрести игрока из РПЛ, мало. Да, у нас случились в последнее время два знаковых трансфера: Арсен Захарян и Матвей Сафонов. За последние три года, по-моему, два значимых трансфера. — У вас есть европейский опыт, вы поддерживаете общение с коллегами в Европе. Насколько им интересен российский рынок? — Нельзя сказать, что они прямо на 100% следят за российским рынком. Допустим, у нас были определенные рынки, за которыми российские клубы следили больше, из которых игроки у нас лучше адаптировались, — Сербия, Черногория, Хорватия плюс Скандинавия. Но это было все до (начала военных действий. — «РБК Спорт»). То есть люди, привыкшие к нашему климату, плюс-минус чемпионаты в чем-то похожи. Мы обращали больше внимания, наверное, на этот рынок. Аргентинский, бразильский, африканский рынки для нас были раньше не так близки. Опять же, это нормально, даже в силу климата. Если привозить африканца сразу из Африки в Россию — сложновато. У нас африканцы приживались дольше тех, у которых была какая-то история, допустим, в Скандинавии. — За последние десять лет выстрелил только трансфер Александра Головина. Возможно, именно из-за этого большой скепсис в отношении наших футболистов — нет хорошей истории? — И из-за этого тоже, 100%. Да, в 90-е годы уехал один, затем уехал второй. И в принципе себя там неплохо проявили, поэтому обратили внимание на рынок. То есть русские могли адаптироваться к европейскому футболу, соответственно, интерес возрастал. И уезжало все больше, больше и больше. — А после вас почему интерес к россиянам угас? — Очень много факторов. Просто-напросто стали больше платить в России. И смысла уезжать за границу для футболиста не было. Какой смысл был уезжать, если тебе предлагали такую же зарплату, а то и меньше? Тебе надо было ехать в другую страну, изучать другой язык. Это все трудности, а тебе платят такие же деньги здесь. В наше время, в 90-е годы, в Европе платили больше, чем в России. Поэтому, сталкиваясь с трудностями, которые возникают у любого человека, переезжающего в другую страну, мы к ним адаптировались, потому что нам платили больше, чем в России. — То есть сейчас футболист для перехода в хороший европейский клуб должен отказаться от денег и быть энтузиастом? — Да. Есть ли смысл вкладываться в российский футбол — А вы представляли себя в качестве владельца или инвестора футбольного клуба? Хотели бы им быть? — Да, представлял. Но думаю, что нет [не хотел бы им быть]. Я не вижу в этом смысла. — Почему? — С точки зрения бизнеса лично я не вижу здесь выхлопа. Это должен быть энтузиаст, которому просто нравится футбол. Я знаю, что у нас так и происходит. То есть Сергей Николаевич Галицкий (президент и владелец ФК «Краснодар». — «РБК Спорт»), допустим, — он не думает о том, что для него это какой-то бизнес. Он понимает, что он теряет деньги, но ему это нравится. Он без этого, наверное, жить не может. Вот есть это хобби, на которое он тратит деньги. У кого-то хобби — коллекционировать часы, у кого-то — коллекционировать машины. А у кого-то хобби — коллекционировать что-то еще… — А для вас футбол не хобби? — Для меня футбол — это не хобби, а профессия. Хобби у меня может быть игра в падел, например. Заниматься каким-то спортом — это хобби. Что касается других хобби, например коллекционирования, — нет, это не для меня. Сильнейшие управленцы российского футбола — Вы работали с разными владельцами: Арташесом Арутюнянцем, Леонидом Федуном, Джеваном Челоянцем. Кто на вас как управленец произвел сильное впечатление? — Если с точки зрения управленцев-президентов, то у меня приятные впечатления остались от Арташеса Владимировича и Александра Валерьевича Дюкова. — Почему? — Из-за понимания того, что нужно команде. Ситуации разные: в первом случае — клуб, а во втором — сборная, и возможности, соответственно, разные. Плюс Арташес Владимирович представляет «Ростов» — клуб, скажем так, с ограниченными ресурсами. Но оба они — лучшие, на мой взгляд, в плане понимания потребностей команды. — Например? — Тренер говорит: команда — это 25 футболистов плюс, условно, 25 человек обслуживающего персонала. И этим 50 людям, чтобы они хорошо функционировали, нужны определенные вещи. И мои просьбы воспринимались как приоритет под номером один. Могло не хватать денег, или что-то другое могло не делаться, но для команды все делалось в первую очередь. — В предыдущих ваших местах работы этого недоставало? Мне казалось, что в «Спартаке» гораздо больше возможностей было. — Нет, дело не в возможностях, а в приоритетах. Самое главное — правильно расставить приоритеты. А также чтобы в команде ни в чем не было недостатка. И приоритеты расставлялись правильно. — Спустя столько времени вы стали лучше понимать Федуна? — Я — нет. — Для вас до сих пор он загадка? — Да. Как может измениться футбол без госкомпаний — Почему, на ваш взгляд, клубы до сих пор зависят от госкомпаний и бюджета? — Вопрос поставлен неверно. Клубы не зависят. Если убрать сейчас у каждого клуба или у тех, у кого она есть, господдержку (что подразумевается под господдержкой — это отдельный вопрос), клубы будут существовать, просто на другие средства. Возьмем, к примеру, европейский клуб, у которого бюджет €100 млн, из которых €80 млн — господдержка. Останется €20 млн. И, соответственно, на эти €20 млн клубу придется жить. Что произойдет? Разве клубы во всем мире не живут на €20 млн? В Финляндии клубы живут на €20 млн и даже на меньшие деньги. Я об этом и говорю. Что тогда случится? Просто у футболистов и тренеров не будет таких зарплат. Клуб не сможет приобретать иностранцев за те деньги, за которые приобретает сейчас, когда у него бюджет €100 млн. Но клубы никуда не денутся. Они останутся, только с меньшими бюджетами — А уменьшение финансирования футбола от госкомпаний улучшит наш футбол? Рынок станет более живым? — Рынок станет реальным. Он просто будет реальным, вот и все. Ни у кого не будет завышенных зарплат. — Ведь это затронет и вас. Вы за или против? — Я за. Поэтому и сказал, что зарплаты тренеров и игроков станут меньше, если будет реальный рынок. Не будет вздутия цен. Это не футболом придумано. Например, то, что произошло в 2008 году. — Вы про рынок недвижимости в США? — Да. Откуда произошел кризис 2008 года? Был раздут рынок, и в один момент этот мыльный пузырь лопнул. То же самое может произойти, если завтра скажут: «Больше не будет вливаний». Соответственно, все зарплаты будут соответствовать текущей ситуации на рынке. Не знаю, каким будет этот рынок. — Насколько завышены в среднем зарплаты футболистов в России? — На 50% минимум. — Какие клубы в России, на ваш взгляд, рационально распоряжаются своими деньгами? — Не знаю. Мне кажется, «Ростов» — рациональный клуб. Тратит на то, что может себе позволить, а на что не может — не тратит. Соответственно, у клуба такая позиция, и есть понимание, что мы можем позволить себе игрока максимум за суммы, которые покажутся смешными другим клубам из первой пятерки-шестерки. И есть понимание, что игроков нужно продавать, потому что нужны деньги. Это бизнес-процесс, основанный на реалиях. О роли тренера в трансферах — Были ли случаи в вашей карьере, когда вам спонсор или акционер навязывал того или иного игрока? — От спонсора, наверное, нет. — От акционера? — Вы же спросили меня: «Кого вы можете назвать правильным, адекватным акционером, президентом?» Так вот, в этом и заключается адекватность. Важно то, что нужно команде, а не то, что нравится акционеру или президенту. А то, что нужно команде, скорее всего, понимает или должен понимать человек, который находится внутри этой команды. — А кто это? — Это тренер. Он понимает, что хочет от игрока. Естественно, клуб тоже участвует: он определяет, что может сделать для команды. Это нормально. Но важно, чтобы в команду приходил игрок, который нужен тренеру, а не тот, кто просто понравился кому-то из руководства и оказался тренеру не нужен. — Какой схемы ведения работы вы придерживаетесь — когда спортивный директор независимо от вас выбирает игроков или с вами? — Окончательное решение принимается совместно. Я сейчас утрирую, но допустим, я говорю: «Мне нужен вратарь вот такого плана». И клуб предлагает мне трех вратарей. Я выбираю одного. Если клуб устраивает мой выбор и меня все устраивает — отлично. Может быть и наоборот. Я говорю: «Мне нравится вот этот вратарь», а клуб он не устраивает. Или устраивает. Здесь решение должно быть обоюдным. Только так это работает. — А кто из тех футболистов, в которых вы сомневались, но все же взяли в команду, в итоге раскрылся и превзошел ваши ожидания? — Если говорить о последнем времени, после начала специальной военной операции, все работает немного иначе. Может, он и не совсем подходит мне или даже клубу, но хотя бы готов приехать в Россию. Это уже большой плюс. А во-вторых, он готов ехать не просто в Россию, а именно в Ростов. Что в десять раз сложнее из-за логистики и близости границы. Поэтому, хотя и есть сомнения, берешь того, кто хотя бы готов приехать. Возможно, сомнения и остаются, но выбора особого нет. «Привезти иностранца стало в тысячу раз сложнее» — У того же «Ростова» после начала боевых действий насколько упали шансы заключить контракт с легионером? Процент отказов увеличился? — В процентном отношении не знаю. Стало сложнее? Да, в тысячу раз сложнее. На сколько в процентах, не знаю. — А вы отказывались за свою карьеру от громких приобретений, понимая, что они вам не подойдут? — Что значит «громкие»? — Допустим, игрок на слуху, вроде он крутой, но вы понимаете, что он не заиграет в этой команде, а вам готовы его везти. — С моими требованиями? Да. Я понимал, что игрок, безусловно, хороший, но я не видел, как его встроить в нашу схему. Он просто не смог бы играть в тот футбол, который мы планируем. Точнее, в тот футбол, который хочу я. — Например? — Зачем? Смысл говорить эти имена? Я понимал, что этот игрок, да, он хороший, но в схему, в которую играем мы, я не знаю, куда его встроить. Он не сможет играть в тот футбол, в который мы хотим. Я хочу. Не мы, а я хочу. Допустим, мы играем 5–3–2, а у нас есть десятый номер, плеймейкер, но для него нет места в схеме. У нас пять защитников, три опорных, два нападающих — плеймейкера нет. И те требования, которые мы предъявляем к трем опорным либо двум нападающим, этот игрок выполнить не сможет. Не потому что он плохой, а потому что он хороший игрок для команды, играющей в другой футбол, который ему подходит. А если ему не подходит наша игра, ну хорошо, значит, не берем. — Ваш самый бессмысленный трансфер? — Безусловно, были бессмысленные трансферы, которые не оправдали надежд. Рассчитывали на иной результат, но игрок не адаптировался, не вписался в команду, или что-то еще помешало. Думали, получится так, а вышло иначе. Да, конечно, такие случаи были. — Есть какой-то конкретный пример? — Патрик Эберт. Планировали одно, а вышло иначе. Такое бывает. Но опять же, когда тратишь миллионы евро на игрока, риск ошибиться, наверное, меньше. Осознаешь ответственность. А когда это бесплатный или дешевый трансфер, возможность ошибки выше. И ничего страшного не происходит. Но если это трансфер за €20 млн, ошибаться нельзя. Патрик Эберт перешел в «Спартак» в 2014 году за сумму почти в $1,6 млн, но из-за игровых проблем уже через год покинул команду на правах свободного агента. — Существует ли какой-то предел, сколько может потратить российский клуб, чтобы пригласить игрока? — Смотря у какой команды. — Что вы можете, например, сказать о бразильце Луисе Энрике из «Зенита», купленном более чем за €35 млн? — Ну, если у меня есть эти деньги... Допустим, какая-то машина стоит €100 млн? Стоит она таких денег и будет везти лучше? Для меня — нет. Но если я могу себе это позволить, то хорошо. — Но если вы едете по разбитым дорогам. — Вот именно, об этом и разговор. Можете себе позволить — раз, плюс дороги хорошие, плюс это и другое — хорошо, покупаем. Может себе позволить другой клуб такие траты? Нет! Он не может себе позволить в принципе, потому что таких денег нет. — Возможно, оптимальная сумма для покупки игрока в нашем чемпионате — до €15 млн? До этой суммы были куплены Манфред Угальде, Эзекьель Барко, Вилмар Барриос и другие. Можно ли считать €15 млн неким порогом? — Не факт. Смотря кто. Приезжают же за €30 млн. — Да, но мы понимаем, что ценник даже на Луиса Энрика завышен. — Возможно, это потому, что у нас, как вы говорите, «военные действия». Возможно, да. — Тот же, например, Бителло — это €15–18 млн. Но он плюс-минус свои деньги отрабатывает. — Это вы так воспринимаете или «Динамо»? А «Зенит» считает, что Луис Энрике отрабатывает. — А ваше мнение? Вы и тренер сборной, и главный тренер команды. — И что? Я не главный тренер «Зенита». Для Сергея Богдановича этот трансфер, допустим, отрабатывается. И все, это его видение. А вы считаете, что не отрабатывает — ну и что? Считайте, что хотите. А Сергей Богданович или руководство «Зенита» считают, что отрабатывает. Они могут себе позволить. Вы чужие деньги хотите считать? — Да, это моя работа. — Ну, считайте. Ко мне какие вопросы? Я их не считаю. Можете себе позволить часы за €100 млн — покупайте. Нужны они мне? Мне точно не нужны. Вам нужны? Это уже ваша прихоть. О подходах к футболу как бизнесу и желании потренировать в Испании — Как отличается подход к выбору игроков в Испании и в России? — Это не зависит от страны. Будто там все выстроено, там все замечательно, потому что страна такая-то. Дело не в стране, дело в людях. Забудьте об этом. Все зависит от руководства, от менеджмента. Есть хорошие, правильные, умные, профессиональные люди в России, и есть непрофессиональные и неправильные люди и в Испании. В любой стране все зависит от человека. То есть и в Испании, и в Англии, в Италии, в Германии — во всех странах есть люди, не умеющие, неправильно управляющие клубами. — Во втором английском дивизионе команды закрываются. — Во втором дивизионе команды закрываются. Команды с миллионными и с миллиардными бюджетами ничего не добиваются. Такое происходит в любой стране. — В каком чемпионате вам было бы интересно в будущем работать? — Чтобы я без этого не мог жить — такого нет. В принципе, я хотел бы, или, скорее, не был бы против поработать в Испании. — Именно команда? — Естественно. — На одном из деловых мероприятий бизнес-клуба РФС 1912 вы сказали, что на сегодняшний день деньги являются главным мотиватором футболиста в России? — В большей степени. Но я добавил, что мне, например, как тренеру, в управлении персоналом нужна и другая мотивация. В этом смысле мне не нужны футболисты, которые не хотят быть лучшими в своем деле, не хотят быть эгоистами. Потому что если игрок — эгоист, то ему же по барабану на всё остальное. Он просто хочет быть лучшим. Можно назвать это сверхмотивацией. — Есть еще такая практика в российском футболе — премии за ничьи. Как к такой тенденции относитесь? — На усмотрение клуба. Если он считает, что должен давать премию за ничью, то ладно. — На ваш взгляд, это хорошо или плохо? — Это не хорошо и не плохо. Это вот так. — Вы, как тренер, это поощряете в вашей команде? — Не то что я поощряю или не поощряю. Если бы я был президентом клуба, я бы не давал. — Вас приглашали после «Спартака» на роль управленца, а не как тренера? — Нет. — Если бы создали свой клуб, какая финансовая модель легла бы в основу? — Зависит от возможностей клуба. Сколько у меня денег. Исходя из экономической составляющей выбираешь модель. Если я могу тратить сколько мне угодно, я выбираю одну модель. Если у меня ограниченное количество денег, я выбираю другую модель. Все зависит от денег. У меня есть $500 млн в год, и я вообще могу не смотреть ни на продажи, ни на молодых игроков, мне вообще ничего не надо, у меня деньги есть. Все, поэтому я не смотрю на продажи. — Но при всем при этом вам эти $500 млн надо отбивать кое-как. — Слово офигенное — «кое-как». Мне их не надо зарабатывать, правильно? — Любой суперклуб обязан зарабатывать. Как минимум $200–250 млн. Потому что остальное у тебя будут медийные права, остальное у тебя будут спонсорские контракты и так далее. Общая логика именно в этом. — Еще раз, экономическая составляющая ставит тебя в рамки: либо я выбираю одну модель, либо выбираю другую. Вот и все. В зависимости от того, какая это модель, я выстраиваю бизнес-процессы. Вы говорите, $500 млн, но я зарабатываю $250 млн. А еще $250 млн откуда берется? — $250 млн — это телеправа, реклама и прочие доходы. Остальное на трансферах, давайте так. — Вот именно. Но если мне надо еще заработать $250 млн на трансферах, соответственно, мне надо смотреть — каких брать игроков, чтобы заработать эти $250. — Мы видим тенденцию: даже суперклубы перестали очень задорого покупать футболистов. Тот же «Реал»… — В какой-то момент — да. А потом вернутся опять покупать. — Вы думаете, это цикличная история? — Конечно, 100%. — От чего она зависит? — От экономической составляющей. — Но «Реал»-то в состоянии купить. — Это вы так думаете, но «Реал» сейчас не в состоянии покупать. Если они воздерживаются от трансферов, то это обусловлено их финансовым состоянием, а не отсутствием желания покупать дорогих игроков. Когда они будут в состоянии, они снова начнут покупать. В Испании сейчас особые обстоятельства: лига следит за финансами клубов и регулирует их деятельность, как это видно на примере «Барселоны». Поэтому рассуждать о трансферах, говоря об Испании… сейчас это вообще не о том. О ситуации в других лигах мне неизвестно. О медийной активности и участии в «Что? Где? Когда?» — В российском футболе становится больше спонсоров и денег. Насколько сильно ощущается давление из-за рекламы и продвижения определенных идей? — Для меня это не было в новинку. Так что если меняется рынок — окей, адаптируемся. — От внимания, от участия в ТВ-шоу какое-то удовольствие получаете? — Нет. Удовольствия от этого не получаю, но это часть моей работы. Лично мне и так достаточно внимания. Кому-то, возможно, его и нужно побольше. — А на программе «Что? Где? Когда?», например? — Удовольствия от того, что пойду на «Что? Где? Когда?», потому что это будет показано на «Первом канале», — нет. — А было такое, что задают вопрос, а вы догадались до правильного ответа? — Один из миллиона. — Связанный со спортом? — Да нет. Не помню какой, но что-то в том направлении я хотя бы думал. — Может ли на сегодняшний день главный тренер быть лицом клуба в коммерческом смысле, как Гвардиола и Моуриньо, например, в каждом из своих клубов? — Да. А почему нет? — Благодаря совместной работе с РФС ваш личный бренд, Валерий Карпин, сейчас очень силен. Особенно в медиа. Теперь рядом появился новый бренд «Динамо». Вы становитесь лицом клуба. — Все эти темы не принципиальны для меня. — Что вы думаете о работе с букмекерскими компаниями? Есть спортсмены, которые этически не хотят их рекламировать. — Что касается букмекеров — не вижу негатива, поскольку сейчас они много инвестируют в развитие спорта в стране. Что касается каких-то других вещей… Не знаю, но думаю, что футбольному человеку рекламировать те же сигареты — это неправильно. Я курю? Да. Но рекламировать это неправильно.